Девятнадцать. Он был почти ребенком. Они оба были.
— Он рассказал тебе о Хантингтоне? — спросила она, внезапно пронзая меня взглядом.
Сердце остановилось.
— Он рассказал мне о матери, — соврала я. — И все, — я молилась, чтобы это не стало фатальной промашкой.
Губы Дарьи превратились в тонкую полоску.
— Но он не сказал тебе о себе?
— Нет, — призналась я. Что-то в выражении ее лица говорило, что и она была в неведении — по крайней мере, какое-то время. — Но он сказал, что расскажет, когда будет готов. Я понимаю, если он не хочет делать тест...
— Он сделал тест, — просто сказал она. — Когда ему было девять. Его отец предоставил ему выбор, что, по моему мнению, является чуть ли не уголовным делом.
Сердце громко скучало в груди.
— Он был...?
Она покачала головой.
— Он не сказал мне, — ответила она с горькой улыбкой на лице. — Фигово, не так ли?
Я тяжело сглотнула.
— Правда? Это кажется не...
— Честно, — закончила она за меня. — Да, это так. Учитывая то, что это сильно бы повлияло на мою жизнь. Я узнала о Хантингтоне только благодаря очень хорошему расследованию. Я не сказала ему сразу же. Но, когда я наконец-то спросила его, он признался, что у них это семейное и то, что он знал. Знал, заболеет он или нет. Но это все, что он сказал мне. Он злился, и я больше не возвращалась к этому вопросу. Думаю, тогда я и поняла, что все кончено. Из-за того, что он скрывал нечто такое от меня. Я пыталась исправить все, но не могла забыть. Для меня это было все равно, что ложь. Ты не спрашиваешь в начале отношений "о, кстати, у тебя нет нейродегенеративного расстройства, о котором ты молчишь"?
Я слегка вздохнула.
— Может, он не болен.
— Может, — сказала она. — Но зачем скрывать тогда? Только не говори, что не думала об этом.
Думала. Конечно думала. И я ненавидела это; ненавидела то, что у нас с Дарьей было столько общего. Мне хотелось выговорить ей за вторжение в его личную жизнь, за попытки вмешаться во что-то настолько личное. Но я была на грани того же. Как я вообще могла продолжать отношения, не зная?
— Я заметила вас двоих вместе, — сказала она. — Думаю, Бен ожидал, что я подожму хвост и убегу из города, когда все развалится, но от меня не так просто избавиться. Мы все еще встречаемся на улице, и он видит меня, но притворяется, что не замечает. Он любит тебя, Дженна. И могу сказать, ты тоже любишь его. Хочу, чтобы ты только знала — этого недостаточно, — она зажмурилась. — Некоторые вещи нельзя исправить.
— Это угроза? — спросила я.
— Нет, — сказала она, — это констатация факта, — она медленно вздохнула. — Сожаление, если так нравится больше. Мы оба сделали много вещей назло друг другу, но, надеюсь, после наших отношений он стал лучшим мужчиной. Он думает, что у всех моих поступков есть какой-то скрытый смысл, потому что ему это подходит. Но если я буду видеть его счастливым, буду лучше спать по ночам, — она слабо улыбнулась. — Знаю, я похожа на какого-то преследователя. Если не знаешь всей истории, именно так и кажется. Но мы были одержимы друг другом в том возрасте, когда это что-то значило. Последствия этого тяжелы. Я была той, кто ушел, но он бросил меня. Задолго до того, как мы разошлись, от нас уже ничего не осталось. Но мы цеплялись за единственную знакомую нам вещь.
Я уставилась на нее, пытаясь понять. Она была не совсем здорова, но также и не безумна.
— Теперь я оставлю тебя, — произнесла она. — Просто знай, что бы он ни сказал, я желаю тебе только лучшего.
Что все это значило? Она пыталась сбить меня с толку, или я действительно так хорошо обманула ее?
Конечно, может из-за того, что я чувствовала к нему, это было очевидно. Возможно, это отражалось на моем лице каждую минуту каждого дня.
Если бы кто-то спросил меня неделю назад, верю ли я в единственную истинную любовь, я бы ответила «конечно нет».
Это такое глупое понятие. Если ли что-то абсурдней, чем идея того, что среди миллионов людей где-то в мире есть только один человек, с которым ты можешь быть действительно счастлива?
Но казалось, что я нашла его — самым странным способом из всех возможных. Единственная проблема — я не знала, как мне удержать его.
* * *
Я мерила шагами квартиру, пытаясь осознать всю реальность этого. Голос Дарьи отдавался эхом в моей голове, от ее нежеланных вопросов и советов болела голова, как и от невозможности принять все это.
Телефон завибрировал от сообщения от Бена.
Есть что-то синее?
Я быстро ему ответила.
Я не суеверна.
Спустя мгновение зазвонил входной звонок. Он стоял там воплоти с лукавой улыбкой и, как только я отошла, пропуская его внутрь, он вытащил из-за спины коробку.
— Я забегу наперед и предположу, что это синее нижнее белье, — сказала я, беря у него коробку.
— Джентльмен не открывает секретов, — сказал он, важничая. У него было игривое настроение и он, возможно, ожидал быстрого антистрессового секса, но я была не в настроении — факт, который он быстро заметил, когда я прошла мимо него, чтобы бесцельно полазить в холодильнике.
— Что случилось, солнышко? — он медленно последовал за мной, позволяя мне сохранять дистанцию.
— Не называй меня так все время, — пробормотала я.
Он оперся о стойку.
— Прости, — сказал он. — Постараюсь оставить его для особых случаев.
Я вздохнула, желая извиниться, но не зная как начать. Моя встреча с Дарьей была до чертиков странной. Для начала мне нужно было переварить ее, прежде чем я вывалю все на него.